Затворник Иринарх

"Железный человек" сокрушивший Смуту

Имя и многолетний подвиг Преподобного Иринарха Затворника долгое время были преданы забвению. Да и сейчас они неизвестны большинству россиян. А ведь четыре века назад этот старец из Борисоглебского монастыря на Ярославщине вместе с Мининым и Пожарским спас наше Отечество от гибели. Преподобный Иринарх Затворник родился в крестьянской семье в селе Кондаково Ростовского уезда. В Крещении он получил имя Илия. На 30-м году жизни святой принял постриг в монашество в Ростовском Борисоглебском монастыре.

Затворник на службе Отечеству

 По-настоящему обитель Бориса и Глеба прославилась в бедственные для Руси годы Смуты в начале XVII века. Именно здесь совершал свой многолетний подвиг ради избавления родной страны от иноземных захватчиков ростовский чудотворец и затворник Иринарх. Долгое время об этом человеке ничего не знали даже историки, поскольку часть монастырской летописи с описанием жизни старца считалась утерянной. Её «воскрешением» наша историческая наука обязана Д. С. Лихачёву, которому удалось обнаружить в архивах обрывки документов из разорённой большевиками обители и вернуть имя и деяния Иринарха потомкам. Что же сделал для Отечества этот «неизвестный герой великой войны», как назвал подвижника учёный?

Согласно свидетельству монастырской летописи, Иринарх родился в селе Кондаково близ Ростова, в крестьянской семье и при крещении получил имя Илья. С малых лет его посещали странные видения о будущих бедствиях Руси. По праздникам мальчик, вознамерившийся стать монахом и служить Богу, часто бывал у приходского священника, который рассказывал ему о Сергии Радонежском, о походе Дмитрия Донского против Мамая, о подвиге Пересвета. Эти рассказы заметно повлияли на мировоззрение Ильи. В 1566 году после смерти отца юноша вместе с матерью перебрался в Ростов. Однако жизнь складывалась трудно, и, чтобы не быть обузой в семье, Илья ушел послушником в монастырь Бориса и Глеба. Он чувствовал призвание к иночеству. Однажды во время молитвы ему явился святой Сергий Радонежский, который предсказал юноше грядущее спасение Отечества, «когда два Козьмы освободят Москву от иноземца», а до того приказал жить в затворе и нести особое послушание. Следуя указанию небожителя, Илья сковал железное «ужище», то есть цепь длиной в три сажени, обвился ею и прикрепил себя к большому «стулу», роль которого исполнял толстый обрубок дерева. Этот предмет стал для юноши и мебелью, и добровольной ношей. Двадцать лет Илья, принявший имя Иринарх, носил на себе тяжёлое ужище, ни на мгновение не сомневаясь в том, что пророчество Сергия Радонежского сбудется.

 В 1586 году в обитель пришёл ростовский юродивый Иван Блаженный, который принёс Иринарху новое поручение Божьего угодника: сделать себе сто крестов медных, чтобы каждый был в « полугривенку весом», то есть в четверть фунта. Затворник обрадовался ещё одному испытанию, но он был беден и не знал, где ему достать столько меди. Однако рука святого Сергия вела его к свершению. Как-то в сильное ненастье в двери кельи Иринарха постучали, и незнакомый ему посадский человек молча передал монаху большой старинный крест из меди. Из этого креста отлили сто крестов меньшего размера, их затворник надел на себя. Другой гость, придя несколькими днями позже, принёс иноку палицу, в результате число крестов дошло до ста сорока двух. Вместе с узищем общий вес груза, который старец носил на себе, в обычные дни составлял 16 килограммов, а в праздники 8 килограммов. Многие свидетели его подвига, в том числе и иноки обители, не понимали, зачем нужно так изнурять себя. А Иринарх лишь повторял переданное ему юродивым приказание Сергия Радонежского: «Сколь тяжелы дни наступают для Отечества, столь большую тяжесть должен ты носить на себе, деля с ним труды и беды его».

А дни Отечества и вправду становились всё горше. Поляки и собственные изменники разоряли русскую землю, обильно поливая её кровью православных христиан. И чем сильнее становилась Смута, тем больше железа надевал на себя ростовский затворник. К прежнему ужищу он приковал ещё три сажени (шесть метров) железа, и всё «одеяние» старца превратило его тело в сплошную незаживающую рану. Эти страшные вериги он носил на себе до 1613 года, пока Смута не успокоилась.

Почти сорок лет Иринарх молился за Россию, непрестанно работал, обвитый железом, отгонял сон, не знал отдыха. Для борисоглебской братии он вязал из волоса свитки (монашеские одежды) и клобуки, шил одежду нищим, всячески помогал им.

Долготерпение затворника было вознаграждено. Однажды ночью святой Сергий снова явился ему. Он показал Иринарху разграбленную, сожжённую поляками Москву и повелел немедленно отправляться к царю, чтобы сказать ему о грядущем нашествии врагов. Старец дошёл до столицы, где его принял Василий Шуйский, занимавший тогда русский престол. Государь серьёзно отнёсся к предупреждению троицкого игумена, но не смог предотвратить катастрофу.

 Иринарх вернулся в свою обитель. Как никто на Руси он предчувствовал надвигающиеся несчастья. И вот пришёл день, когда на пороге его кельи появился один из польских военачальников – Сапега. Ростовский затворник, «опоясанный железами», произвёл на воеводу большое впечатление. Он спросил Иринарха, за какого царя тот молится. «За русского», – ответил старец. Мужество тщедушного, согбенного монаха вызвала у Сапеги уважение. Он приказал своим воинам не грабить обитель и даже оставил затворнику русское знамя, захваченное поляками в Москве. «А что ждёт меня?» – спросил воевода у старца. «Скорее возвращайся домой с войском своим, – посоветовал ему Иринарх, – иначе не выйдешь отсюда живым». Сапега только усмехнулся, он знал, сколь сильно его войско и как слаба Русь. Однако пророчество ростовского инока сбылось. Воевода погиб на русской земле и больше никогда не увидел свой родной Краков. Князь Скопин-Шуйский отбросил Сапегу от Ростова, а потом, получив в благословение от старца один из его чудодейственных крестов, двинулся на Москву. Это была первая попытка свергнуть иноземное владычество, за ней последовала череда других. Наконец, до Ростова донеслась весть – князь Пожарский и земский староста Минин собирают в Нижнем Новгороде новое ополчение.

В походе на Москву ополченцы должны были пройти в стороне от Борисоглебского монастыря. Однако перед самым выступлением, когда князь Пожарский по русскому обычаю пришёл на могилу своих родителей, чтобы взять благословение, знакомый с детства голос, так, по крайней мере, говорит предание, шепнул ему материнский наказ – навестить на реке Устье старца в веригах. Князь не посмел ослушаться. Приказав войску двигаться намеченным путём к Москве, он вместе с Мининым направился в Борисоглебскую обитель.

Имя и фамилия на Руси долгое время мало что значили, гораздо большее употребление имели прозвища. Князь Пожарский крещён был Козьмой, позднее за удаль и храбрость его стали называть Дмитрием в честь Дмитрия Донского. Поэтому Иринарх, увидев на пороге своей кельи Пожарского и Минина, сразу понял: предсказанию Сергия Радонежского о том, «что два Козьмы спасут Москву», пришло время исполниться. Он снял с себя самый большой медный крест и с благословением надел его на князя. Это был особый крест, предназначенный для ношения поверх доспехов. С оборотной стороны, вверху и внизу, у него имелись отверстия для продевания тесьмы – так удобнее было носить крест на груди, на рамене. На Руси их называли «пораменными». Старец знал, что молитвами и трудами до конца выполнил служение, предписанное небесами, а теперь пришло время князю исполнить свой долг огнём и мечом. Вскоре на русский престол взошёл царь Михаил Романов, и по всей Руси установилась тишина.

Ещё восемь лет после окончания Великой Смуты Иринарх прожил в Борисоглебской обители. Он достиг такой степени святости, что одним взглядом мог усмирить разъярённого зверя или успокоить душевнобольного. Приготовленными в монастыре снадобьями он лечил многих страждущих, другим помогал добрым советом. Когда старец умер, его похоронили на территории обители – там, где затворник совершил свой подвиг, а кресты, которые он носил на себе более двадцати лет, водрузили на надгробье. Все они бесследно исчезли в революционное лихолетье.

 Официально Борисоглебский монастырь упразднили в 1924 году. Некоторые здания новая власть передала Ростовскому государственному музею, часть построек оставили верующим. Но уже через пять лет здесь не осталось действующих храмов. Богослужения в соборе Бориса и Глеба возобновились только в 1989 году, а в середине следующего десятилетия здесь был возрождён мужской монастырь.

Душа народа хранит память о чудесах святого старца, рассказы о них передают из поколения в поколение в ростовских деревнях. И сегодня можно отыскать семьи, где сохранились иконы, к которым прикладывал свои знаменитые медные кресты затворник. Эти реликвии, поистине чудом пережив все репрессии массового атеизма, дошли до нашего времени. Возобновлена и давняя традиция ежегодного крестного хода от стен обители до источника Иринарха близ села Кондаково, родины преподобного. А грандиозный архитектурный ансамбль монастыря, уже несколько веков возвышающийся над Устьем, служит символом веры, мужества и славы русских людей, победивших Смуту.

С обителью, расположенной на холмистом берегу реки Устье, в нескольких километрах от Ростова Великого, связаны судьбы многих знаменитых людей России. Здесь начинал свой путь инока герой Куликовской битвы Пересвет. С времён славного монаха-воина в течение трёх столетий скромный деревянный монастырёк превратился в величественный архитектурный ансамбль, почти полностью сохранивший до наших дней свой первоначальный облик. «Всё в Борисоглебском монастыре, – писал известный ростовский краевед А. А. Титов, – начиная от служебных и хозяйственных построек до мощных боевых стен и башен, представляет собой реликт, достойный внимания и изучения. Его убранство, то лаконичное и суровое, то изобилующее “узорочьем”, не может не восхищать ценителей древнего русского искусства».

Исток на устье

Дошедшие до нас сведения, касающиеся основания Борисоглебской обители, довольно скупы, поскольку многие документы её ранней истории погибли в пожарах, сопровождавших нашествия татар и поляков. Однако достоверно известно, что в правление Дмитрия Донского пришли из Великого Новгорода и поселились на реке Устье пустынножители Фёдор и Павел. Возможно, что они бежали в Ростов от моровой язвы, поразившей тогда боярскую республику. Но не только безмолвия и уединения искали новгородские монахи на ростовской земле.

В те годы Сергий Радонежский, уже основавший свою Троицкую обитель, неустанными трудами и молитвами стремился объединить для борьбы с иноземным игом все силы русских княжеств вокруг Москвы. Он ходил по городам и весям с проповедями-призывами к единству, посылал своих учеников в самые отдалённые края, на север до Соловков и на восток до Урала, благословляя их на создание новых монастырей, которые собирали вокруг себя русский люд.

В 1363 году Сергий Радонежский прибыл и в Ростов Великий. Узнав о пустынножительстве Фёдора и Павла на реке Устье, он призвал их к себе. Иноки отправились на встречу с великим старцем, надеясь, что он походатайствует перед ростовским князем Константином Васильевичем, зятем Ивана Калиты, относительно устроения обители. И не ошиблись. Сергий Радонежский радушно принял пустынников, поддержал их начинание и сам выбрал место для строительства монастыря. Обещал свою помощь инокам в этом богоугодном деле и ростовский князь. Сергий благословил труды Фёдора и Павла и повелел назвать новую обитель в честь первых русских святых Бориса и Глеба, так как её строительство началось в день их поминовения.

«И начаша собирати к ним братия и мирская чадь древодели в помощь делу», – пишет ростовский летописец. Из хвойных деревьев, которые и сегодня густо обступили монастырь, древние строители срубили первую церковку Бориса и Глеба, поставили кельи, возвели деревянную крепость, простоявшую свыше полутора веков. И хотя по меркам более позднего времени она была не такой уж мощной, новый монастырь, встав у дороги, которая «проходила из Бела озера и иных градов к царствующему граду Москве», оказался надёжным форпостом Белокаменной на дальних подступах к ней с северо-востока. Уже вскоре враги испытали его укрепления на прочность.

Ордынцы трижды превращали крепость в пепел, почти все её защитники были убиты или уведены в полон. Но снова и снова русские люди со всей округи, от Ростова, Углича и Ярославля, собирались вокруг пепелища, и их трудами обитель неизменно возрождалась.

«Живое воплощение идеи эпохи»

Феодальная война, разразившаяся на Руси в первой половине XV века между наследниками Дмитрия Донского, не миновала и Борисоглебский монастырь. В то время как Саввино-Сторожевская обитель под Звенигородом стала оплотом князя Юрия Дмитриевича в борьбе за принадлежащий ему по праву московский престол, за стенами крепости на берегу Устья нашёл себе приют изгнанный им племянник, сын его старшего брата, Василий, известный в истории под именем Василия Тёмного. Став великим князем Московским, он щедро одаривал ростовский монастырь деньгами, драгоценной утварью, землями, часто приезжал сюда на богомолье. В 1440 году здешний игумен Питирим крестил его сына – будущего Ивана III, первого «государя всея Руси».

А при внуке Василия Тёмного в Борисоглебской обители начинается строительство каменных зданий. Возглавить работы пригласили ростовского мастера Григория Борисова, который к этому времени уже был известен как опытный и умелый зодчий. Он строил церкви и трапезные во многих русских городах. Будучи «великого князя мастером», выполнял заказы Василия III, а позднее его сына, Ивана Грозного.

Художественные вкусы Борисова формировались в эпоху становления русского централизованного государства, поэтому его постройкам при их относительно небольших размерах присуща державная мощь. «Каменный здатель» испытал сильное влияние московской зодческой школы. В его творчестве неразрывно соединились свободная пластика мастеров Древней Руси и элементы западноевропейских архитектурных форм.

«Может быть, отчетливее, чем в каком-либо другом месте, в архитектуре Борисоглебского монастыря отразился возросший авторитет Руси, и она явилась живым воплощением идеи эпохи», – отмечает в одной из своих работ академик Д. С. Лихачёв.

Первым сооружением Борисова в монастыре на Устье стал собор Бориса и Глеба, возведённый в 1522–1524 годах на месте одноимённой деревянной церкви времён Сергия Радонежского. Спустя два года рядом с этим храмом зодчий начал строительство Благовещенской церкви с трапезной. Мастер входил во все детали организации работ. Под его руководством в монастыре было налажено производство кирпича, из ближних и дальних окрестностей свозились валуны для устройства фундаментов, добывался песок и «чудесным образом, – как упоминает летописец, – обреталась известь».

После смерти отца, Василия III, Борисоглебскую обитель и её иноков взял под свою опеку Иван Грозный. Он трижды приезжал сюда; среди более чем двадцати вкладов царя в монастырь были книги, крупные денежные пожертвования и колокол весом в 138 пудов. Кроме того, обитель на Устье получила громадные средства на помин души скончавшихся жен самодержца – Анастасии, Марии, Анны, Марфы, а также убитого им сына Ивана, и десятки покаянных вкладов царя за души казнённых им политических противников – представителей знати.

В борьбе с оппозицией бояр и высших иерархов церкви Иван Грозный искал поддержки своим реформам в разных социальных слоях, включая братию монастырей-вотчинников. Стараясь заполучить монахов в союзники, царь зачислял некоторые обители в разряд «опричных государевых богомольцев». Опричным или близким к опричнине, как считают историки, являлся в те годы и Борисоглебский монастырь.